Неточные совпадения
Но он ясно видел теперь (
работа его над книгой о сельском хозяйстве, в котором главным элементом хозяйства должен был быть
работник, много помогла ему в этом), — он ясно видел теперь, что то хозяйство, которое он вел, была только жестокая и упорная борьба между им и
работниками, в которой на одной стороне, на его стороне, было постоянное напряженное стремление переделать всё на считаемый лучшим образец, на другой же стороне — естественный порядок вещей.
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи будут стоить двух летних
работников, то есть около трехсот рабочих дней от Святой до заговень, и каждый день тяжкой
работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
Прелесть, которую он испытывал в самой
работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения своего к
работникам, которое было основой всего дела.
— Да уж в
работниках не будете иметь недостатку. У нас целые деревни пойдут в
работы: бесхлебье такое, что и не запомним. Уж вот беда-то, что не хотите нас совсем взять, а отслужили бы верою вам, ей-богу, отслужили. У вас всякому уму научишься, Константин Федорович. Так прикажите принять в последний раз.
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю
работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым
работником на земле. В то же время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
Из конторских книг и разговоров с приказчиком он узнал, что, как и было прежде, две трети лучшей пахотной земли обрабатывались своими
работниками усовершенствованными орудиями, остальная же треть земли обрабатывалась крестьянами наймом по пяти рублей за десятину, т. е. за пять рублей крестьянин обязывался три раза вспахать, три раза заскородить и засеять десятину, потом скосить, связать или сжать и свезти на гумно, т. е. совершить
работы, стоящие по вольному дешевому найму по меньшей мере десять рублей за десятину.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что
работники от этого будут меньше портить машины и
работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Работник, по крайней мере, знает свою
работу, он что-нибудь делает, он что-нибудь может сделать поскорее, и тогда он прав, наконец, он может мечтать, что сам будет хозяином.
Жили они чисто и зажиточно, никакой земледельческой
работой лично не занимались; некоторые держали
работников, а большинство отдавало свои земельные участки в кортому крестьянам.
Работники очень торопились, не останавливая
работы и ночью.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская была барыня добрая. У мужиков земли было довольно, а по зимам почти все
работники расходились на разные
работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
Для администрации плотницкие
работы представляются тоже нелегкими, потому что людей, способных на систематический тяжкий труд, на Сахалине вообще мало и недостаток
работников — явление здесь обычное, хотя каторжные считаются тысячами.
Исключительная тяжесть рудничных
работ заключается не в том, что приходится работать под землей в темных и сырых коридорах, то ползком, то согнувшись; строительные и дорожные
работы под дождем и на ветре требуют от
работника большего напряжения физических сил.
Если сегодня не удалось уйти из тюрьмы через открытые ворота, то завтра можно будет бежать из тайги, когда выйдут на
работу 20–30 человек под надзором одного солдата; кто не бежал из тайги, тот подождет месяц-другой, когда отдадут к какому-нибудь чиновнику в прислуги или к поселенцу в
работники.
Окулко косил с раннего утра вплоть до обеда, без передышки. Маленький Тараско ходил по косеву за ним и молча любовался на молодецкую
работу богатыря-брата. Обедать Окулко пришел к балагану, молча съел кусок ржаного хлеба и опять пошел косить. На других покосах уже заметили, что у Мавры косит какой-то мужик, и, конечно, полюбопытствовали узнать, какой такой новый
работник объявился. Тит Горбатый даже подъехал верхом на своей буланой кобыле и вслух похвалил чистую Окулкину
работу.
Семья Тита славилась как хорошие, исправные
работники. Сам старик работал всю жизнь в куренях, куда уводил с собой двух сыновей. Куренная
работа тяжелая и ответственная, потом нужно иметь скотину и большое хозяйственное обзаведение, но большие туляцкие семьи держались именно за нее, потому что она представляла больше свободы, — в курене не скоро достанешь, да и как уследишь за самою
работой? На дворе у Тита всегда стояли угольные коробья, дровни и тому подобная углепоставщицкая снасть.
— А третий сорт: трудом, потом и кровью христианской выходим мы, мужики, в люди. Я теперича вон в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою в щеголеватый сапог обутую ногу, — в грязи вот их не мачивал, потому все на извозчиках езжу; а было так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и ноги все в крови от ходьбы: бегал это все я по Москве и
работы искал; а в
работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной была.
В мае Ольга Васильевна начала ходить в поле, где шла пахота и начался посев ярового.
Работа заинтересовала ее; она присматривалась, как управляющий распоряжался, ходил по пашне, тыкал палкою в вывороченные сохой комья земли, делал
работникам выговоры и проч.; ей хотелось и самой что-нибудь узнать, чему-нибудь научиться. На вопросы ее управляющий отвечал как мог, но при этом лицо его выражало такое недоумение, как будто он хотел сказать: ты-то каким образом сюда попала?
Его можно было тоже сравнить с
работником, с дюжим
работником, от которого затрещит
работа, но которому покамест не дают
работы, и вот он в ожидании сидит и играет с маленькими детьми.
Довольно часто приходилось работать
работу тяжелую, и тогда, разумеется, дворяне выносили двойную тягость, чем другие
работники.
Каждое утро, в шесть часов, я отправлялся на
работы, на ярмарку. Там меня встречали интересные люди: плотник Осип, седенький, похожий на Николая Угодника, ловкий
работник и острослов; горбатый кровельщик Ефимушка; благочестивый каменщик Петр, задумчивый человек, тоже напоминавший святого; штукатур Григорий Шишлин, русобородый, голубоглазый красавец, сиявший тихой добротой.
Особенно меня поразила история каменщика Ардальона — старшего и лучшего
работника в артели Петра. Этот сорокалетний мужик, чернобородый и веселый, тоже невольно возбуждал вопрос: почему не он — хозяин, а — Петр? Водку он пил редко и почти никогда не напивался допьяна;
работу свою знал прекрасно, работал с любовью, кирпичи летали в руках у него, точно красные голуби. Рядом с ним больной и постный Петр казался совершенно лишним человеком в артели; он говорил о
работе...
— Красно-то вы говорите, красно, — заметил Крупов, — а все мне сдается, что хороший
работник без
работы не останется.
— Да что же вы думаете, эти лионские
работники, которые умирают голодной смертью с готовностью трудиться, за недостатком
работы не умеют ничего делать или из ума шутят?
Но в это время глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает
работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
— Я понимаю, что тебе скучно. Веселье у нас в доме не живёт. Чему веселиться? Отец веселье в
работе видел. У него так выходило: просто людей мет — все
работники, кроме нищих да господ. Все живут для дела. За делом людей не видно.
Работники, кончив
работу, по крайней мере деньги получат, в кабачок пойдут, потом в часть попадут, — ну, вот и занятия на неделю.
— Еще тебе мало, Василий Семенов! И так уж ломим
работу, чертям в аду подобно! Небойсь, когда сам ты
работником был…
Значит, он не будет способен к
работе, а для тебя важно, чтобы он был
работником.
Но соперничество не могло долго продолжаться; скоро
работники в избытке стали являться на фабрики, не имея возможности кормиться произведениями одиночной своей
работы, сильно упавшими в цене.
Не только в частной жизни
работников, но даже в самой
работе их Овэн умел избегнуть всяких понуждений и взысканий; он никогда не поднимал шуму из-за того, зачем человек наработал мало или плохо, никогда не заставлял работать против воли.
Сообразно с этой теорией он счел необходимым, прежде всяких других перемен, позаботиться об улучшении материального быта
работников; затем он имел в виду улучшение их нравственности, любовь к своему делу, живое участие в интересах всего предприятия и вследствие того — возвышение достоинства
работы и самых выгод от фабрики.
Овэн добился этой возможности, убедивши
работников, что ранее десяти лет не следует посылать детей на фабрику, и ограничивши срок детской
работы десятью часами в день — maximum.
Вместе с равнодушием к
работе явилась наклонность к лени и праздности; ничтожность заработной платы, сравнительно с выгодами всего предприятия, и невозможность без чрезвычайных приключений выбраться из печальной колеи наемного
работника — производили недовольство, которое мало-помалу переходило в беспечность о будущем, равнодушие к своей участи и наконец в тупую апатию ко всему хорошему.
И действительно — они заботились: лентяй и плохой
работник подвергались порицанию и презрению всего общества, неумеющих учили более искусные, лучшие мастера пользовались общим почетом; во всей массе
работников явилось чувство живого соревнования, добросовестность в
работе водворялась все более и более, вместе с упрочением нравственных начал в Нью-Лэнэрке.
Решено было, что если хозяева не сделают прибавки, то
работники должны отказаться от
работы на неопределенное время.
Он сказал, что хорошая
работа нужна для общей пользы
работников еще более, нежели для его частной выгоды, и, помня это, он хотел, чтобы
работники сами заботились об исправном ходе
работ.
Единственную дань внешним отличиям принес он, допустивши дощечки разного цвета, которые давались каждому
работнику и означали достоинство
работы каждого.
Анисья. Полон двор скотины. Не продал корову-то и овец всех на зиму пустил, корму и воды не наготовишься, — а
работника отпустить хочешь. Да не стану я мужицкую
работу работать! Лягу, вот как ты же, на печь — пропадай все; как хочешь, так и делай.
А между тем
работники кинули на золотую чашку Макаровы жерди, и его дрова, и его пахоту, и всю его
работу. И всего оказалось так много, что золотая чашка весов опустилась, а деревянная поднялась высоко-высоко, и ее нельзя было достать руками, и молодые божьи
работники взлетели на своих крыльях, и целая сотня тянула ее веревками вниз.
Платит он ему поштучно, спрашивает в
работе чистоты — и только: рассчитают, что следует, а там и распоряжайся жалованьем своим, как знаешь: хочешь, оброк высылай, а нет, так и пропей, пожалуй; у них хозяину еще барыш, как
работник загуляет: он ему в глухую пору каждый день в рубль серебра поставит, а нам, хозяевам, этого делать нельзя: у нас, если парень загулял, так его надобно остановить, чтобы было чем барина в оброке удовлетворить да и в дом тоже выслать, потому что здесь все дело соседское, все на знати; а немец ничего этого во внимание не берет…
За неделю либо за две до лесованья артель выбирает старшого: смотреть за
работой, ровнять в деле
работников и заправлять немудреным хозяйством в зимнице.
— В
работники хочешь? — сказал он Алексею. — Что же? Милости просим. Про тебя слава идет добрая, да и сам я знаю
работу твою: знаю, что руки у тебя золото… Да что ж это, парень? Неужели у вас до того дошло, что отец тебя в чужи люди посылает? Ведь ты говоришь, отец прислал. Не своей волей ты рядиться пришел?
За такими столами угощают они окольных крестьян сытным обедом, пивом похмельным, вином зеленым, чтоб «к себе прикормить», чтоб
работники из ближайших деревень домашней
работы другим скупщикам не сбывали, а коль понадобятся тысячнику
работники наспех, шли бы к нему по первому зову.
— Алексея Трифонова доводится мне в Красну Рамень посылать, — объявил Патап Максимыч стоявшей без шапок толпе
работников. — Оттоль ему надо еще кой-куда съездить. Потому с нонешнего дня за
работами будет смотреть Григорий Филиппыч… Слушаться его!.. Почитать во всем… У него на руках и расчеты заработков.
Не знаю, как в Хвостикове у ложкарей, Саввушка, а у Чапурина в Осиповке такое заведенье, что, если который
работник, окроме положенной
работы, лишков наработает, за те лишки особая плата ему сверх ряженой.
Волга — рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха
работа, как
работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
Все
работники, что были по околотку, нанялись уж к нему; кроме того, много
работы роздано было по домам, и задатки розданы хорошие.
— Помаленьку справляюся, Бог милостив — к сроку поспеем, — отвечал Патап Максимыч. —
Работников принанял; теперь сорок восемь человек, опричь того по деревням роздал
работу: по своим и по чужим. Авось управимся.
Мы боимся смерти только потому, что считаем собою то орудие, которым мы призваны работать, — свое тело. А стоит привыкнуть считать собою то, что работает орудием, — дух, и не может быть страха. Человек, считающий свое тело только данным ему для
работы орудием, испытает в минуту смерти только сознание неловкости, которое испытал бы
работник, когда у него отнято прежнее орудие, которым он привык работать, а новое не дано еще.